Фото: Артем Коротаев/ТАСС
Обстановочка
Несостоявшиеся дебаты Байдена и Путина стали красноречивой характеристикой нарастающего кризиса. Отношения двух главных ядерных держав обострились настолько, что заокеанский лидер называл другого «убийцей», а путей решения конфликта нет. Российские власти взяли курс на строительство режима осажденной крепости. Политическая оппозиция беспощадно подавляется, любая публичная самодеятельность фактически запрещена. Безобидный одиночный пикет влечет почти неизбежный административный арест. Форум муниципальных депутатов рассматривается без пяти минут как революционное подполье и разгоняется.
Власти понимают, что ситуация легко может выйти из-под контроля. В 2020 году политический кризис с баррикадами и уличными боями охватил 40 стран от США до Ливана и от Белоруссии до Гонконга. И из этих 40 в 38 были выборы. А у нас как раз на носу выборы. К этому они и готовятся, как могут.
Программа правящих кругов заключается в том, чтобы пересидеть грозу за стенами крепости, но не менять ее социального устройства. Попытки реформ во время борьбы со стратегическим противником отсылают к опыту Михаила Горбачева, и признаны недопустимыми. Похоже, страна входит в период открытого противостояния, как есть — с огромным уровнем социального неравенства, отказавшими социальными лифтами, коррумпированным и неэффективным госаппаратом, с нищим и деморализованным населением. Ни верхи, ни низы по-настоящему не заинтересованы защищать эту «крепость». Низы не чувствуют, что она принадлежит им, а верхи вовсе не хотят оплачивать амбиции и неудачи руководства, отказываясь от своих привилегий, недвижимости и счетов в иностранных банках.
Либеральная оппозиция видит эти очевидные «бреши» в оборонительной стратегии российской власти. И строит свою стратегию, рассчитывая прорвать оборону там, где она самая ненадежная. Ключевое политическое предложение оппозиционных либералов — мир с Западом. Алексей Навальный заручился мандатом на реализацию такой стратегии. В немецкой клинике его посещала Ангела Меркель, а после ареста в московском аэропорту он получил публичную поддержку всех основных мировых лидеров. Пока он сидит в тюрьме, его сторонники демонстративно готовят наступление на двух фронтах — с улицы и с Запада. Их расчет строится на том, что издержки обороны — снижение уровня и качества жизни, рост неравенства, репрессии, коррупция и беспредел обеспечат их ряды растущим потоком новобранцев. А, главное, если градус противостояния станет слишком большим, ворота крепости им откроют сами представители российского правящего класса, которые легко отбросят наносной лицемерный патриотизм и пойдут на новую сделку с Западом.
Эти две стратегии задают динамику и драматургию политического противостояния в стране. Но ни одна из них не дает никаких шансов на политическое участие и, тем более, на социальный прогресс для абсолютного большинства российского народа, которому отведены роли статистов или пешек в чужой игре. Предложить такую стратегию выхода из кризиса в интересах трудящихся должны левые силы. В этом их историческая ответственность. Но они старательно манкируют.
Я предложил организовать в левом движении дебаты о стратегии и тактике. Чтобы бесконечные споры об истории заменить на поиск ответа на вопрос о том, что же нам делать здесь и сейчас.
Мое предложение было простым: давайте, дорогие товарищи, обсудим, какие действия можно в наших условиях совершить, чтобы из большого числа вращающих языком людей превратиться в силу, способную изменить судьбу страны. И дискуссия даже началась — левые интеллектуалы оказались немного лучше Путина с Байденом. В середине февраля мы поспорили о тактике и стратегии левых с известным блогером Василием Садониным; через пару недель состоялись дебаты с Максимом Шевченко и разговор с Андреем Рудым. Были и другие голоса, блоги и тексты. Наконец, в марте состоялся эмоциональный разговор с Александром Батовым и Константином Семиным. Важных решений не приняли, но материал для первого анализа накопился.
Семин, Ленин, Феербах
Первое, что прямо бросается в глаза, это что ключевые разногласия сегодняшних левых почти буквально воспроизводят коллизии, с которыми эти левые уже сталкивались на протяжении истории. Такое ощущение дежавю оставляют наши дебаты о том, следует ли левым заниматься политической борьбой или они слишком слабы для этого, и им нужно сосредоточиться на чисто теоретической работе, абстрактной агитации и пропаганде, или, в лучшем случае на экономической борьбе, малых делах, профсоюзах и социальных движениях.
Но диалектика работает: сегодня тактику отказа от политической борьбы в пользу «экономизма» и агитации с пропагандой отстаивают, как правило, с именем Ленина на устах. Это немного забавно, потому что сам Ленин самозабвенно и яростно сражался с таким подходом. Константин Семин утверждает, что звать к политическому действию, в то время, пока «рабочие молчат» это авантюризм. Сначала нужно распространить агитацию и пропаганду, создать армию будущих руководителей пролетариата, которые внедрят в его среду правильное классовое сознание и уже затем, в неопределенном будущем, поведут на штурм капитала. Похожую теорию стадий в наших дебатах отстаивали в разных версиях и Василий Садонин, и Андрей Рудой, и Максим Шевченко. Пока «пролетариат не готов», говорили они, надо заниматься «созданием СМИ» (Шевченко), оргстроительством (Андрей Рудой) и участием в работе ТСЖ (Василий Садонин), ну и конечно в редких пока забастовках (все).
Точно такие же идеи перед первой русской революцией отстаивали противники Ленина в социал-демократии. И будущий вождь специально для них написал, например, работу «Что делать», в которой критикует «оппортунистическую теорию стадий», в соответствии с которой политические лозунги и действия могут встать перед СД лишь в неопределенном будущем, «после одной или, в крайнем случае, нескольких стачек». Чуть позже, в статье «Две тактики Социал-демократии в демократической революции», Ленин опять обрушивается на меньшевиков за то, что те стремятся ограничиться «организационной работой, агитацией и пропагандой». Несомненно, такая работа нужна, но весь вопрос «где должен лежать главный политический центр тяжести этого воспитания и этой организации». Сам Ленин отвечает на этот вопрос: центр тяжести должен лежать в мобилизации народа.
Проблема Ленина была в том, что многие его противники претендовали на марксистскую ортодоксию, обвиняя его самого в бакунизме и авантюризме (как сейчас меня упрекали в «удальцовщине и акционизме»). Ленин использовал тяжелую артиллерию марксизма, ссылаясь на самый радикальный философский принцип Маркса: «Философы только истолковывали мир различным образом — говорил Маркс — а дело в том, чтобы изменять этот мир. Так и новоискровцы могут сносно описывать и объяснять процесс происходящей у них на глазах борьбы, но совершенно не могут дать правильного лозунга в этой борьбе. Усердно маршируя, но плохо руководя, они принижают материалистическое понимание истории своим игнорированием действенной, руководящей и направляющей роли, которую могут и должны играть в истории партии, сознавшие материальные условия переворота и ставшие во главе передовых классов» — писал Ильич.
Я не очень хотел прибегать к обильному цитированию, но к этому подталкивает сама логика дискуссии, в которой многие мои оппоненты прячутся под именами Маркса и Ленина, как под зонтиком, под которым можно пересидеть непогоду. А это не дело: эти старики были очень беспокойные, буйные ребята. Делать из них алиби для политической прострации — совсем никуда не годится. Это касается даже самых абстрактных, философских вопросов.
Маркс совершил революцию в философии и гносеологии (видит бог, не хотел таких слов, но нужно ответить «знатокам теории»), формула которой умещается в две строчки знаменитого 11-го тезиса о Феербахе, в котором говорится, что надо не объяснять мир, а его менять. Это не просто афоризм в духе «болтать — не мешки ворочать». Маркс спорил именно с проповедниками доктрины абстрактной «агитации и пропаганды», которая в его время была не менее популярна, чем в наше. Константин Семин еще не снимал тогда свои ролики, но мысль о «воспитании» «новых людей», как главной стратегии перемен, исповедовал, например, Роберт Оуэн. И его сторонникам Маркс отвечает:
«Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания — это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. Оно неизбежно поэтому приходит к тому, что делит общество на две части, одна из которых возвышается над обществом».
Популярная сегодня у русских «марксистов» доктрина «агитации и пропаганды» — т.е. распространения «абстрактной истины марксизма» вне связи с политической борьбой — это именно новое издание утопической теории Оуэна, которая делила общество на касты «познавших истину» и еще не просвещенных. А, учитывая национальный контекст, лучше сравнить с доктриной русского последователя Оуэна — Петра Лаврова, который был вождем «пропагандистского направления» в русском народничестве 1860−70-х гг. Исследователь народничества Николай Троицкий писал об этом: «С точки зрения лавризма народ в России еще не готов к революции, и не сознает ни потребности в ней. Отсюда задача русских революционеров, по мнению Лаврова, заключается в том, чтобы пробудить в народных массах революционное сознание, т.е. разъяснить им, „на что они имеют право, к чему обязаны стремиться“». Прежде чем пойти в народ, они должны «идти в науку», «должны учиться, должны усвоить вопросы, которые <…> необходимо встретятся и в проповеди, и в борьбе, и в создании нового строя». Прямо как у Константина Семина, основой лавризма была самоподготовка тогдашних революционеров.
Мне рассказывали такой эпизод: в марксистском кружке в Калуге начали обсуждать политическую демонстрацию. Но один из кружковцев гневно прервал дискуссию. «Я еще не освоил „Науку логики“ Гегеля — сказал он — Какие могут быть демонстрации?» История повторяется просто буквально. В 19 веке точно такие же мысли приходили в голову «революционеров-теоретиков»: «между лавристами встречались люди, которые доводили учение Лаврова до абсурда, требуя от каждого интеллигента изучения всех наук по классификации их в иерархическом порядке, сделанный Огюстом Контом, что сводилось, в сущности, к прохождению почти всех факультетов университета»" — вспоминал один из участников народнического кружка.
Гравитация
Гегель, которого не успел освоить калужский марксист, утверждал, что истина всегда конкретна. Эта конкретная истина сейчас находится где-то в центре координат нависающего над нами кризиса. Байден назвал Путина «убийцей» в тот момент, когда товарные составы везут танки и гаубицы к линии разграничения в ОРДЛО. Украина в любой момент может попытать «карабахского счастья» в Донбассе. А это значит, что Кремлю придется либо потерпеть публичное унизительное внешнеполитическое поражение, либо напрямую вмешаться в конфликт.
А если российские войска окажутся втянуты в вооруженное противостояние, то и без того плохие отношения с Западом станут еще хуже. В этом случае США получат козырь, чтобы заблокировать строительство «Северного потока — 2», возможно, попробуют отключить Россию от международной системы SWIFT. Последствия этого — от очередного падения рубля до ужесточения внутренней политики накануне выборов — и станут тем контекстом, который может радикально изменить перспективы уличного протеста и политической борьбы в целом.
Гравитация этой борьбы слишком велика, чтобы ей можно было противопоставить только слова. Абстрактная агитация и пропаганда и бесчисленные «малые дела» в момент острого кризиса станут просто невозможны. Вывернутая до упора ручка диктатуры просто обнулит такие «теоретические» и «организационные» усилия. Ролики о советском прошлом будет некуда выкладывать — власть уже приступила к сворачиванию социальных сетей, как инструментов «вероятного противника». Но дело не только в том, что сократится публичное пространство. Вся (относительно большая) аудитория левых блогов и СМИ, актив партий и организаций окажется разорвана между двумя реальными полюсами в общественной борьбе, поскольку никакой собственной стратегии, а, следовательно, и политического субъекта у левых нет.
Стратегии Кремля и либеральной оппозиции сводятся к общему знаменателю — заплатить за кризис, созданный правящим классом, должен народ. В одном случае, на него лягут все издержки «обороны», в другом — издержки «капитуляции». Нынешняя власть будет оплачивать свои геополитические амбиции и социальные привилегии за счет бедности большинства. Инфляция, похоронки с фронта, безработица и рост репрессий, уничтожение остатков свобод — все это ляжет на плечи бедного большинства. Либералы, в случае успеха, не только сдадут Донбасс (а, возможно, и Крым), но и проведут вторую волну либеральных преобразований, приватизируют госкорпорации, что чревато массовой безработицей и ростом неравенства. Поскольку либеральные реформы не будут популярными, то они тоже будут сопровождаться политическими репрессиями и массированной пропагандой, так что все надежды на демократизацию останутся пустыми мечтами. Стратегия левых, в этих условиях, может заключаться только в одном — издержки кризиса (включая и конфронтацию с Западом) — за счет самого правящего класса.
Скорее всего острая фаза кризиса резко изменит ритм и правила политической борьбы. Она приведет к массовой политизации общества, и подорвет существующие институты и легитимность власти. Но рост политического участия будет происходить не в безвоздушном пространстве, а вокруг тех «центров тяжести», реальных политических сил, которые успеют заявить о себе до решающих событий, предложив обществу стратегию преодоления кризиса. Выдвижение такой стратегии — это не вопрос «мозгового штурма» и правильно составленных программных брошюр. Конечно, и мозговые штурмы, и программы, и агитация нужны, но ключевой момент — это трансформация слов в материальную силу. То есть создание политической и социальной коалиции, способной формулировать и отстаивать собственную политическую линию. И начать ее создавать нужно уже сейчас, «до», а не «во время» кульминации кризиса.
Единственный известный путь для создания таких коалиций — это собственное участие в политической борьбе. Для начала, на основе идеологической мобилизации, а затем и на улицах. Уличные мирные протесты — это не альфа и омега политической борьбы. Конечно, нужны и более прочные организационные формы, нужна агитация и пропаганда. Но в конкретных условиях сегодняшней России, именно улица играет роль ключевого «коллективного организатора и пропагандиста». Только вокруг мирной уличной кампании может быть создана новая социально-политическая коалиция, готовая предложить стране собственный путь выхода из кризиса, к кульминации которого мы стремительно приближаемся.
Власть
Российскую власть сравнили с безликой массовкой в театре
Трамп вернулся в социальные сети
Политолог пояснил атаку Матвиенко на Манижу
Путин допустил национализацию ряда предприятий
Все материалы по теме (5566)
Источник: svpressa.ru
